Ночной цирк [Litres] - Эрин Моргенштерн

Не говоря ни слова, они смотрят друг на друга, и мгновения превращаются в вечность.

Лишь когда в зале раздается бой часов, Селия вздрагивает и приходит в себя. Стоит ей отпустить руку Марко, как она жалеет об этом и хочет прикоснуться к нему снова. Но за этот вечер произошло столько всего, что она чувствует себя совершенно обессиленной.

– Вы отлично маскируетесь, – говорит она. – Сейчас я чувствую ту же энергию, что обжигает меня во всех созданных вами шатрах. Однако я никогда не ощущала ее, просто встречаясь с вами.

– Умение вводить в заблуждение – одно из моих преимуществ, – улыбается Марко.

– После того как вы стали объектом моего пристального внимания, сделать это вам будет гораздо сложнее.

– Мне лестно быть объектом вашего внимания, – говорит он. – Спасибо вам за все. За эту прогулку.

– Прощаю вам украденную шаль.

Они обмениваются лукавыми улыбками.

А потом она исчезает. Обычный фокус – отвлечь его внимание ровно настолько, чтобы незаметно выскользнуть за дверь, вопреки жгучему искушению задержаться еще хотя бы ненадолго.

В игротеке Марко обнаруживает ее шаль, небрежно брошенную поверх его пиджака.

Часть третья

Совпадения

Я был бы счастлив, будь у меня возможность прикоснуться к воспоминаниям всех и каждого, кто когда-либо переступал порог Цирка Сновидений, понять, что они чувствовали, что видели и слышали. Сравнить, в чем их опыт посещения цирка совпадает с моим, а в чем нет. Мне повезло: к моему огромному удовольствию, сновидцы часто делятся со мной впечатлениями как в письмах, так и лично, показывают выписки из дневников и просто мысли на случайных клочках бумаги.

Наши воспоминания пополняются с каждым зрителем, с каждым приходом в цирк, с каждой проведенной там ночью. Полагаю, источник нашего вдохновения никогда не иссякнет, и наша летопись будет жить в веках.

Фридрих Тиссен, 1895 г.

Влюбленные

В гуще толпы на небольшом возвышении, чтобы их было хорошо видно со всех сторон, замерли две фигуры.

На девушке надето платье, которое могло бы сойти за подвенечный наряд балерины: белое, воздушное, зашнурованное черными лентами, концы которых трепещут на ветру. Ноги в полосатых чулках обуты в высокие черные сапожки на кнопках. Темные волосы волнами уложены вокруг головы и украшены россыпью белых перьев.

Ее партнер, бесспорно, хорош собой. На нем черный костюм в тонкую полоску, сшитый по последней моде, и белоснежная рубашка с черным галстуком, завязанным изящным узлом. В черном котелке, сдвинутом на затылок, он кажется чуть выше своей спутницы.

Они стоят совсем близко, почти слившись в объятии, но все же не соприкасаясь друг с другом. Головы наклонены, губы вытянуты как за мгновение до (или сразу после) поцелуя.

Сколько на них ни смотри, они остаются неподвижными. Не шелохнутся ни кончики пальцев, ни ресницы. Кажется, что они даже не дышат.

– Они же не настоящие, – замечает кто-то в толпе.

Многие продолжают свой путь, удостоив их лишь мимолетным взглядом. Однако чем дольше ты смотришь на них, тем больше мельчайших, еле уловимых движений ты замечаешь. Вот изменился наклон руки, тянущейся к плечу партнера. Слегка сдвинулась нога. Они неуклонно сближаются.

И никак не могут коснуться друг друга.

* * *

Тринадцать

Лондон, пятница, 13 октября 1899 г.

Первое пышное празднование юбилея Цирка Сновидений случается не на его десятилетие, что было бы ожидаемо в силу существующих традиций, а спустя тринадцать лет после открытия и начала первых гастролей. Поговаривают, что так вышло из-за того, что десятая годовщина прошла незамеченной, и мысль устроить вечеринку по этому поводу родилась, когда отмечать что-либо было уже поздно.

Юбилейный прием проводится в особняке Чандреша Кристофа Лефевра в пятницу, 13 октября 1899 года. В списке приглашенных только избранные: артисты цирка и несколько почетных гостей. По обыкновению, событие никак не афишируется, и хотя некоторые судачат, что оно как-то связано с цирком, ни подтвердить, ни опровергнуть этого никто не может. Впрочем, мысль, что цирк, славящийся своим пристрастием к черно-белым тонам, может иметь какое-то отношение к столь красочному празднеству, мало кому кажется правдоподобной.

А это поистине праздник цвета: и сам дом, и вечерние туалеты гостей поражают многообразием оттенков. Огни в каждой комнате горят своим цветом: в одной сине-зеленым, в другой оранжево-красным. Столики в гостиной по случаю торжества накрыты разноцветными узорчатыми скатертями. На них стоят пышные букеты с самыми яркими бутонами. Музыканты, играющие в бальном зале несколько необычные, но приятные танцевальные мелодии, облачены в костюмы из красного бархата. Даже бокалы для шампанского не прозрачные, как обычно, а темно-синие. Прислуга сменила черную форму на зеленую. В этот вечер Чандреш – в вызывающе фиолетовом фраке поверх отливающей золотом кашемировой жилетки – курит особенные сигары, дым от которых тоже фиолетовый.

Слоноголовая статуя в холле держит на своих позолоченных коленях огромную корзину разноцветных роз. Оттенки варьируются от привычных до совершенно невообразимых, и всякий раз, когда кто-то проходит мимо, с цветов осыпается несколько лепестков.

Бармен разливает коктейли в бокалы невероятных форм и расцветок. Среди напитков есть и рубиново-красные вина, и изумрудный абсент. Яркие, расшитые шелком гобелены украшают стены и покрывают спинки диванов. Свечи пылают под разноцветными плафонами, бросая на участников вечеринки дрожащие блики.

В толпе мелькают огненно-рыжие шевелюры Поппет и Виджета – ровесников цирка и самых юных гостей праздника. Для выхода в свет близнецы нарядились в перекликающиеся костюмы цвета вечернего неба с розовой и желтой отделкой. В подарок на день рождения Чандреш преподносит им двух пушистых голубоглазых рыжих котят с повязанными на шейках полосатыми ленточками. Поппет с Виджетом приходят в неописуемый восторг и тут же нарекают котят Бутис и Паво[7], хотя впоследствии им никак не удается запомнить, кто есть кто, и всякий раз приходится одновременно звать обоих.

Все основатели цирка в сборе, за исключением почившей Тары Берджес. Ее сестра Лейни, в платье канареечно-желтого цвета, появляется в сопровождении мистера Барриса, надевшего по случаю темно-синий костюм. Большей вольности в цвете инженер не смог себе позволить. Впрочем, сегодня он выбрал галстук поярче, а в петлицу вставил желтую розу.